Форум » Русский взгляд » Империя в цвете. У меня нет слов. » Ответить

Империя в цвете. У меня нет слов.

Чистотел: У меня нет слов... Та Россия, которую мы потеряли, та, которая еще с Царем, она ожила! Она ожила своим ярким светом величия и сочностью родных красок. Теперь я окончательно понял, что это была за Россия. Господа то, что вы увидите ниже по ссылкам, это никакая не подделка и не "цифровик"! Это вам не безвкусная "реконструкция" а-ля "статский советник" и прочая хрень. Это РЕАЛЬНОСТЬ! Это творения нашего Русского гения-фотографа, которые удалось осуществить благодаря промыслу Государя Императора Николая Александровича. Это завещание нам, чтобы мы помнили, что имели наши отцы, и что потеряли... История вкратце такова. В 1909 г. фотограф С.М. Прокудин-Горский (химик по образованию) разработал технику получения цветного фотоизображения. Для этого нужно было: вначале фотографировать объекты 3 раза через 3 фильтра - красный, зеленый и синий. Получались 3 черно-белых фотографии. Проекция трех пластинок должна была быть одновременной. Пластинка всякий раз меняла положение, и изображение схватывалось через три различных цветофильтра. Т.о., можно было фокусировать все три цвета на экране. Единственное, что он мог со всем этим делать в то время, это вставлять их в 3 разных проектора, с красным, зеленым, и синим цветом соответственно, и направлять проекторы на один экран. Получалось цветное изображение. В этом же 9-м году он через посредство Вел. Кн. Михаила Александровича, который был Почетным председателем Петербургского фотографического общества, получает аудиенцию у Государя Императора. Царь приглашает Прокудина–Горского выступить с показом диапозитивов перед Императорским двором в Царском Селе. При показе Сергей Михайлович должен был комментировать снимки, и делал это просто драматически. К концу демонстрации в зале послышался восхищенный шепот. По окончании Царь пожал ему руку, Императрица и Царские дети поздравили с успехом. После этого Государь поручает ему заснять всевозможные стороны жизни всех областей, составлявших тогда необъятную Российскую Империю. Для этого ему были выданы два специальных разрешения. В первом говорилось, что Его Императорское Величество Высочайше дозволяет ему пребывать в любых местах, независимо от секретности, и фотографировать даже стратегически важные объекты. Вторым был указ министра, где объявлялось, что Император считает миссию, возложенную на Прокудина-Горского, настолько важной, что все официальные лица должны ему содействовать "в любом месте и в любое время". Для путешествия фотографу выделили в полное распоряжение помощника по оргвопросам и пульмановский вагон, который специально приспособили: там развернули прекрасно оснащенную лабораторию, включая темную комнату, чтобы проявление фотопластинок можно было осуществлять даже в пути. В вагоне поместился сам фотограф и его ассистенты. Имелась горячая и холодная вода, ледник... В период между 1909 и 1912 гг., а затем в 1915 г., Прокудину-Горскому удалось сделать обзор 11 регионов Российской Империи. Император лично настойчиво требовал, чтобы Прокудина-Горского обеспечивали всем необходимым, и даже выразил желание следовать с ним в одну из будущих поездок. Но, к сожалению, разразилась чертова рэволюция. И уже в 18-м г. Сергей Михайлович оказался в эмиграции. С собой он смог вывести только 20 ящиков фотопластинок: всего около тысячи снимков - за исключением изъятых у него фотографий стратегически важных объектов и, к нашу сожаленью, фото Царской Семьи (он сумел забрать с собой лишь одно фото юного Цесаревича, остальные возможно остались где-то в архивах). В 22-м году он уже работает в Ницце с известными братьями Люмьер. Умер Сергей Михайлович в 1944 г. Спустя четыре года, в 1948 г. его сын в Париже продал бесценную фотоколлекцию отца американской Библиотеки Конгресса, где они и до ныне пребывают. Сергей Михайлович Прокудин-Горский: Съемочная группа: http://www.loc.gov/exhibits/empire/images/p87_4499__00747_.jpg Итак, Империя в цвете. Представлю вам наиболее интересные изображения. Девушка-крестьянка с земляникой: http://www.museum.ru/museum/1812/Memorial/PG/pic/03984v.jpg Группа участников строительства ж/д. Вот они имперские чиновники, солидно-с! http://www.museum.ru/museum/1812/Memorial/PG/pic/10341v.jpg Крестьяне на жнитве: http://www.museum.ru/museum/1812/Memorial/PG/pic/11024v.jpg Три поколения. А.П. Калганов (прим. фотографа: бывший мастер завода, на службе был 55 лет, имел счастье подносить хлеб-соль Его Императорскому Величеству), его сын и его внучка. Двое последних работают в мастерских Златоустовского завода: http://memory.loc.gov/service/pnp/prokc/20500/20542r.jpg Монахи за работой. Посадка картофеля: http://memory.loc.gov/pnp/ppmsc/04400/04443r.jpg Старинный русский город Старица. Вид на Волгу: http://memory.loc.gov/service/pnp/prokc/21200/21236r.jpg Город Пермь: http://memory.loc.gov/service/pnp/prokc/20400/20452r.jpg Церковь в селе: http://memory.loc.gov/pnp/ppmsc/04400/04438r.jpg Российские ИМПЕРАТОРСКИЕ железные дороги: http://memory.loc.gov/pnp/ppmsc/04600/04651r.jpg Улочки города: http://memory.loc.gov/service/pnp/prokc/20400/20431r.jpg http://memory.loc.gov/service/pnp/prokc/20900/20987r.jpg Торжок. Лагерь и казармы: http://memory.loc.gov/service/pnp/prokc/21100/21177r.jpg Тобольск: http://www.loc.gov/exhibits/empire/images/p87_4507__00755_.jpg http://memory.loc.gov/service/pnp/prokc/20700/20763r.jpg и т.д. Более подробно о снимках Проскудина-Горского и сами снимки смотрите на этих сайтах: http://www.loc.gov/exhibits/empire/empire-ru.html http://www.museum.ru/museum/1812/Memorial/PG/colorpg.html http://www.ostashkov.ru/prokudin-2003/prokudin.asp http://www.prokudin-gorsky.ru http://www.livejournal.com/users/kot_begemott/73148.html - в этом ЖЖ почитайте отклики обычного народа. Он, наконец, догоняет, что сделала с нами рэволюция. Даже некто ordui c аватарой Ильича написал: “Изумительно, не могу спокойно смотреть, это нельзя так оставить…” Обратите внимание и на то, как всё чисто и аккуратно. Какие прямые дороги даже в деревнях. Как опрятно одеты крестьяне, не говоря уже о чиновниках. И над всем этим – над русскими домами и Русскими людьми поднимаются шпили колоколен устремленные в Небо. Эх, братья…. В общем: Добро пожаловать на Родину! ...взято с РИО.

Ответов - 16, стр: 1 2 All

ПСВ: Ничего себе, я был очень приятно удивлен! Действительно похоже на правду! Это получается наш русский ученый первым изобрел способ получения цветных фотоснимков?! Почему же это было раньше неизвестно?

Маховик: ПСВ пишет: Почему же это было раньше неизвестно? Все было известно, причем на нашем форуме уже в третий раз об этом говорится. (А может, то было на Азбуке?) Впрочем, сколько бы ни говорилось, мы не перестаем восхищаться! Качество фотографий причем изумительное.

Виктор: Кстати, есть другой способ. Специалисты специально раскрашивают чёрно-белые фотографии и тоже получается очень красиво, но это лишь додумывание реальных цветов.


HEAVY: Красиво!

Listok: Класс! В жизни бы не поверил если бы не увидел!!! Лучше любого учебника по истории! Как в сказке.

lol: Красота! Покидал еще на пару сайтов.

Чистотел: Рассматривал сегодня фотографии. Открыл "девушку-крестьянку с земляникой": ... невольно пришел к мысли, что ее лицо мне знакомо. Подумал и вспомнил : Типичные представители вологдо-вятской зоны. Прикид у "девушки с земляникой" классный. Тоже, оказалась, вологодская. Очень красиво! Кстати, в вологдском Кремле имеется очень интересный музей народного костюма.

Борисъ: Нашел в сети еще один сайт, где размещены фотографии Прокудина-Горского. Огромная подборка, очень большие размеры изображений в оригинале, без ретуши. Чтобы получить изображения большого размера (более 3000х3000 рх) используйте ссылку "Скачать фото".

Red-Rus: Он, наконец, догоняет, что сделала с нами рэволюция. Даже некто ordui c аватарой Ильича написал: “Изумительно, не могу спокойно смотреть, это нельзя так оставить…” Обратите внимание и на то, как всё чисто и аккуратно. Странная логика?! А после 1917 г. нет фотографий, где всё чисто и аккуратно?

Чистотел: Red-Rus пишет: Странная логика?! А логика здесь довольно простая. И для ее понимания, нужно просто вспомнить советский школьный литературный курс, для старших классов.

Red-Rus: Я и говорю упрощенная, странная логика у вас. То есть русские писатели 19 начала 20 века, по-вашему врали, описывая окурающую их жизнь? Ладно, оставим в стороне литературные произведения, где есть своя доля вымысла, возмём публицистику: Лев Николаевич Толстой Неужели это так надо? Публицистика Стоит среди полей обнесенный стеной чугунолитейный завод с не переставая дымящимися огромными трубами, с гремящими цепями, домнами, с подъездной железной дорогой и раскинутыми домиками заведующих и рабочих. На заводе этом и в шахтах его, как муравьи, копаются рабочие люди: одни на 100 аршин под землею, в темных, узких, душных, сырых, постоянно угрожающих смертью проходах, с утра до ночи, или с ночи до утра выбивают руду; другие в темноте, согнувшись, подвозят эту руду или глину к дудке и везут назад пустые вагончики и опять наполняют их, и так работают по двенадцати, четырнадцати часов в день всю неделю. Так работают в шахтах. На самой домне работают одни у печей при удушающей жаре, другие у спуска растопленной руды и шлака; третьи – машинисты, кочегары, слесаря, кирпичники, плотники – в мастерских, также по двенадцать, четырнадцать часов всю неделю. По воскресеньям все эти люди получают расчет, моются и, иногда немытые, напиваются в трактирах и кабаках, со всех сторон окружающих завод и заманивающих рабочих, и с раннего утра в понедельник опять становятся на ту же работу. Тут же около завода мужики пашут на измученных, захудалых лошадях чужое поле. Мужики эти встали на заре, если они не провели ночь в ночном, то есть не ночевали у болота, – единственное место, где они могут накормить лошадь. Встали они на заре, приехали домой, запрягли лошадь и, захватив краюху хлеба, поехали пахать чужое поле. Другие же мужики тут же недалеко от завода сидят на шоссейной дороге, пригородив себе из рогожки защиту, и бьют шоссейный камень. Ноги у этих людей избиты, руки в мозолях, все тело грязно, и не только лицо, волосы и борода, но и легкие их пропитаны известковой пылью. Взяв из неразбитой кучи большой неразбитый камень, люди эти, укладывая его между обутыми в лапти и обмотанными ветошками, ступнями ног, бьют по камню тяжелым молотом до тех пор, пока камень рассядется. А когда рассядется, берут разбитые куски и бьют по ним до тех пор, пока и эти не разобьются на мелкий щебень; и опять берут целые камни и опять сначала… И так работают эти люди от утренней летней зари до ночи – пятнадцать, шестнадцать часов, отдыхая только часа два после обеда, и два раза, в завтрак и в полдень, подкрепляют себя хлебом и водой. И так живут все эти люди и в шахтах, и на заводе, и пахари, и каменобойцы, с молодых лет и до старости; и так же живут в непосильных трудах их жены и матери, наживая маточные болезни; и так же живут их отцы и дети, плохо накормленные, плохо одетые, в сверхсильной, губящей здоровье работе, с утра и до вечера, с молодости и до старости. А вот мимо завода, мимо каменобойцев, мимо пашущих мужиков, встречая и обгоняя оборванных мужчин и женщин с котомками, бредущих из места в место и кормящихся Христовым именем, катится, позвякивая бубенцами, коляска, запряженная одномастной гнедой четверней пятивершковых коней, из которых худший стоит всего двора каждого из любующихся на эту четверню мужиков. В коляске сидят две барышни, блестя яркими цветами зонтиков, лент и перьев шляп, стоящих каждая дороже той лошади, на которой пашет мужик свое поле; на переднем месте сидит блестящий на солнце галунами и пуговицами офицер в свежевымытом кителе; на козлах грузный кучер в шелковых синих рукавах рубахи и бархатной поддевке. Он чуть не задавил богомолок и не сбил в канаву проезжавшего порожнем мужика, в его испачканной рудой рубахе трясущегося на телеге. «А это не видишь?» – говорит кучер, показывая кнут недостаточно скоро свернувшему мужику, и мужик одной рукой дергает за вожжу, а другой испуганно снимает шапку с вшивой головы. За коляской беззвучно несутся, блестя на солнце никелированными частями машины, два велосипедиста и одна велосипедистка и весело смеются, перегоняя и пугая крестящихся богомолок. Стороной же от шоссе едут два верховых: мужчина на английском жеребце и дама на иноходце. Не говоря о цене лошадей и седел, одна черная шляпа с лиловым вуалем стоит два месяца работы каменобойцев, а за стик хлыст, модный английский, заплачено столько, сколько получит в неделю подземной работы тот малый, который идет довольный тем, что нанялся в шахты, и сторонится, любуясь на гладкие фигуры лошадей и всадников и на жирную, иноземную, огромную собаку в дорогом ошейнике, бегущую с высунутым языком за ними. Неподалеку за этой компанией едут на телеге улыбающаяся, с завитыми кудряшками, нарядная девица в белом фартуке и толстый румяный мужчина с расчесанными бакенбардами, с папироской в зубах, что то нашептывающий девице. В телеге видны самовар, узлы в салфетках, мороженица. Это – прислуга людей, едущих в коляске, верхом и на велосипедах. Нынешний день не представляет для них ничего исключительного. Они живут так все лето и почти каждый день делают прогулки, а иногда, как нынче, с чаем, напитками и сладостями, с тем, чтобы есть и пить не в одном и том же, а в новом месте. Господа эти три семьи, живущие в деревне и на даче. Одна семья помещика, владельца двух тысяч десятин земли, другая чиновника, получающего три тысячи жалованья, третья, самая богатая семья – дети фабриканта. Все эти люди нисколько не удивлены и не тронуты видом всей той нищеты и каторжного труда, которые окружают их. Они считают, что все это так и должно быть. Занимает их совсем другое. «Нет, это невозможно, – говорит дама верхом, оглядываясь на собаку, – я не могу видеть этого!» И она останавливает коляску. Все говорят вместе по французски, смеются и сажают собаку в коляску и едут дальше, застилая облаками известковой пыли каменобойцев и прохожих по дороге. И коляска, и верховые, и велосипедисты промелькнули, как существа из другого мира; а заводские, каменобойцы, мужики пахари продолжают свою тяжелую, однообразную, чужую работу, которая кончится вместе с их жизнью. «Живут же люди», – думают они, провожая глазами проехавших. И еще мучительнее представляется им их мучительное существование. Что же это такое? Сделали, что ли, эти работающие люди что нибудь очень преступное, за что они так наказаны? Или это удел всех людей? А те, которые проехали в колясках и на велосипедах, сделали или еще сделают что нибудь особенно полезное и важное, за что они так награждены? Нисколько! напротив, те, которые так напряженно работают, большей частью нравственные, воздержанные, скромные, трудолюбивые люди; те же, которые проехали, большею частью – развращенные, похотливые, наглые, праздные люди. А все это так только потому, что такое устройство жизни считается естественным и правильным в мире людей, утверждающих про себя или то, что они исповедуют закон Христа любви к ближнему, или то, что они культурные, то есть усовершенствованные люди. И такое устройство существует не только в том уголке Тульского уезда, который живо представляется мне, потому что я часто видаю его, а везде, не только в России от Петербурга до Батума, но и во Франции – от Парижа до Оверна, и в Италии – от Рима до Палермо, и в Германии, и в Испании, и в Америке, и в Австралии, и даже в Индии и в Китае. Везде два или три человека на тысячу живут так, что, ничего не делая для себя, в один день съедают и выпивают то, что прокормило бы сотни людей в год; носят на себе одежды, стоящие тысячи, живут в палатах, где поместились бы тысячи рабочих людей; тратят на свои прихоти тысячи, миллионы рабочих дней; другие же, недосыпая, недоедая, работают через силу, губя свое телесное и душевное здоровье, на этих избранных. Для одних людей, когда они еще только собираются родиться, призывают акушерку, доктора, иногда двух для одной родильницы, приготовляют приданное с сотней распашоночек, качающиеся тележки; другие же, огромное большинство, рожают детей где и как попало, без помощи, завертывают в тряпки, кладут в лубочные люльки на солому и радуются, когда они умирают. За детьми одних, покуда мать лежит девять дней, ухаживает бабка, нянька, кормилица, за другими никто не ухаживает, потому что некому, и сама мать встает тотчас же после родов, топит печку, доит корову и иногда стирает белье для себя и мужа. Одни растут среди игрушек, забав и поучений, другие сначала ползают голыми брюхами через пороги, увечатся, съедаются свиньями и с пяти лет начинают подневольно работать. Одних научают всей научной мудрости, приспособленной к детскому возрасту, других обучают матерным словам и самым диким суевериям. Одни влюбляются, заводят романы и потом женятся, когда уже изведали все удовольствия любви; других женят и отдают замуж, за кого нужно родителям, для помощи в работе от 16 до 20 лет. Одни едят и пьют самое лучшее и дорогое, что только есть на свете, кормя своих собак белым хлебом и говядиной; другие едят один хлеб с квасом, и то не вволю и не мягкий, чтобы не съесть лишнего. Одни, не пачкаясь, меняют тонкое белье каждый день; другие, постоянно работая чужую работу, меняют грубое, изодранное, вшивое белье в две недели, а то и вовсе не меняют, а носят его, пока распадется. Одни спят в чистых простынях, на пуховиках; другие – на земле, покрывшись рваными кафтанами. Одни ездят на сытых, кормленных конях без дела, для гулянья; другие мучительно работают на некормленых лошадях и по делу идут пешие. Одни придумывают, что бы им сделать, чтобы занять свое праздное время; другие же не успевают обчиститься, обмыться, отдохнуть, слово сказать, повидаться с родными. Одни читают на четырех языках, веселятся каждый день самыми разнообразными увеселениями, другие совсем не знают грамоты и не знают другого веселья, кроме пьянства. Одни все знают и ни во что не верят; другие ничего не знают и верят во всякий вздор, который им скажут. Одни, когда заболевают, то, не говоря о всех возможных водах, всяком уходе и всякой чистоте и лекарствах, переезжают с места на место, отыскивая самый лучший целебный воздух; другие ложатся в курной избе на печке и с непромытыми ранами, отсутствием всякой пищи, кроме сухого хлеба, и – воздуха, кроме зараженного десятью членами семейства, телятами и овцами, гниют заживо и преждевременно умирают. Неужели это так надо? Если есть высший разум и любовь, руководящие миром, если есть Бог, то не мог он хотеть, чтобы было такое разделение между людьми, чтобы одни не знали, что делать с избытком своих богатств, и швыряли бы без толку плод трудов других людей; другие бы чахли и преждевременно умирали или жили бы мучительной жизнью в непосильной работе. Если есть Бог, то это не может и не должно быть. Если же нет Бога, то с самой простой человеческой точки зрения такое устройство жизни, при котором большинство людей должно губить свои жизни для того, чтобы малое число людей пользовалось избытком, который только затрудняет и развращает это меньшинство, – такое устройство жизни нелепо, потому что для всех невыгодно... Ясная Поляна 14 октября 1900 г. Может Лев Николаевич все это выдумал? Может он работал на иностранную разведку? Или осваивал иностранные гранты? Да нет же, он пишет, что и на развитом западе тоже самое, т.е. он выявляет пороки всей мировой системы основанной на частной собственности, которою Маркс называл - капитализм. Или Лев Толстой был просто глуп, а рабочему люду жилось прекрасно в империи Романовых?

Борисъ: Red-Rus пишет: Стоит среди полей обнесенный стеной чугунолитейный завод с не переставая дымящимися огромными трубами, с гремящими цепями, домнами, с подъездной железной дорогой и раскинутыми домиками заведующих и рабочих. На заводе этом и в шахтах его, как муравьи, копаются рабочие люди: одни на 100 аршин под землею, в темных, узких, душных, сырых, постоянно угрожающих смертью проходах, с утра до ночи, или с ночи до утра выбивают руду; другие в темноте, согнувшись, подвозят эту руду или глину к дудке и везут назад пустые вагончики и опять наполняют их, и так работают по двенадцати, четырнадцати часов в день всю неделю. Так работают в шахтах. На самой домне работают одни у печей при удушающей жаре, другие у спуска растопленной руды и шлака; третьи – машинисты, кочегары, слесаря, кирпичники, плотники – в мастерских, также по двенадцать, четырнадцать часов всю неделю. По воскресеньям все эти люди получают расчет, моются и, иногда немытые, напиваются в трактирах и кабаках, со всех сторон окружающих завод и заманивающих рабочих, и с раннего утра в понедельник опять становятся на ту же работу. Тут же около завода мужики пашут на измученных, захудалых лошадях чужое поле. Мужики эти встали на заре, если они не провели ночь в ночном, то есть не ночевали у болота, – единственное место, где они могут накормить лошадь. Встали они на заре, приехали домой, запрягли лошадь и, захватив краюху хлеба, поехали пахать чужое поле. Другие же мужики тут же недалеко от завода сидят на шоссейной дороге, пригородив себе из рогожки защиту, и бьют шоссейный камень. Ноги у этих людей избиты, руки в мозолях, все тело грязно, и не только лицо, волосы и борода, но и легкие их пропитаны известковой пылью. Взяв из неразбитой кучи большой неразбитый камень, люди эти, укладывая его между обутыми в лапти и обмотанными ветошками, ступнями ног, бьют по камню тяжелым молотом до тех пор, пока камень рассядется. А когда рассядется, берут разбитые куски и бьют по ним до тех пор, пока и эти не разобьются на мелкий щебень; и опять берут целые камни и опять сначала… И так работают эти люди от утренней летней зари до ночи – пятнадцать, шестнадцать часов, отдыхая только часа два после обеда, и два раза, в завтрак и в полдень, подкрепляют себя хлебом и водой. И так живут все эти люди и в шахтах, и на заводе, и пахари, и каменобойцы, с молодых лет и до старости; и так же живут в непосильных трудах их жены и матери, наживая маточные болезни; и так же живут их отцы и дети, плохо накормленные, плохо одетые, в сверхсильной, губящей здоровье работе, с утра и до вечера, с молодости и до старости. Фотографии прямо показывают нам обратное. Фотошопа в те времена не было, так что сомневаться в их достоверности не приходится. Никакой "тюрьмы народов" при "проклятом царизме" не было. А то, что ее построили пламенные революционэры-марксисты, взяв власть в России в свои руки, мы все хорошо знаем. Лев Толстой, конечно был не дурак, но его статья не документальная, а публицистическая, направленная. И направлена она была против существовавших тогда порядков. То есть его взгляд был предвзятым, а не объективным. Мастер слова он был отменный и желание "выбить слезу" у доверчивого читателя просматривается четко. Вызывает также истинное восхищение ваша, Red-Rus, способность любой разговор переводить с его начальной темы на то, какой плохой капитализм и какой хороший был социализм. Вам мог бы позавидовать сам Катон. Только скучно это, в очередной раз читать, как космические корабли бороздят просторы...

Чистотел: Red-Rus пишет: Или Лев Толстой был просто глуп, а рабочему люду жилось прекрасно в империи Романовых? Он хотя и был "общечеловеком-гуманистом", но "общечеловеком" неглупым, понимал, что такая же картина наблюдается во всем мире. Вдобавок, рабочим за это вполне сносно платили. Сам "генсек" Никита , что называется, как то проболтался. Звучит, куда как публицистично: "Женился я в 1914 году, в возрасте 20 лет. У меня была хорошая профессия, я имел квартиру, где были гостиная, кухня, спальня, столовая — лучше, чем при Советской власти. Зарабатывал я 40 — 45 рублей в месяц, когда фунт чёрного хлеба стоил 2 копейки, белого 5 копеек, фунт сала 22 копейки, яйцо — копейку. Хорошие сапоги стоили 6 — 7 рублей " А интересно, что сказал бы Толстой о рабочих, если бы дожил до эпохи развитого капитализма с развитым социализмом? Ладно, шучу. Он бы еще что нибудь другое, общечеловеческое, написал. ...Все же не удержусь, хотя основная тема уже забалтывается, дать ссылку на небольшой рассказик: Черты из жизни рабочего Пантелея Грымзина

Борисъ: Red-Rus пишет: Стоит среди полей обнесенный стеной чугунолитейный завод с не переставая дымящимися огромными трубами, с гремящими цепями, домнами, с подъездной железной дорогой и раскинутыми домиками заведующих и рабочих. Бедные-бедные рабочие царской России! Как они только могли жить в таких ужасных условиях столь справедливо и метко описанных великим русским писателем Львом Толстым! То ли дело благоустроенные бараки и палаточные городки строителей социализма.

Борисъ: Кстати, по теме. Прокудин-Горский вовсе не был изобретателем цветной фотографии. Цветная фотография появилась в середине XIX века. Первый устойчивый цветной фотоснимок был сделан в 1861 году Джеймсом Максвеллом. Первоначально для получения цветного снимка использовались три фотокамеры с установленными на них цветными светофильтрами (красным, зелёным и синим). Получившиеся снимки позволяли воссоздать при печати цветное изображение. Большой вклад в данную технологию внёс Сергей Прокудин-Горский, разработавший технологии, позволяющие уменьшить выдержку и увеличить возможности тиражирования снимка. Развитие цветной фотографии было ограничено возможностями фотоэмульсии, однако работа химика Германна Вогеля позволила получить состав, чувствительный к зелёному участку спектра. В 1907 году были запатентованы и поступили в свободную продажу фотопластины «Автохром» Братьев Люмьер, позволяющие относительно легко получать цветные фотографии. Альтернативы этой технологии появились только в 1930-х годах: Agfacolor в 1932 году, Kodachrome в 1935, Polaroid в 1963. Он просто имел возможность заниматься любимым делом имея полную поддержку и финансирование со стороны государства. Вот вам и темная-немытая-забитая тюрьма народов во главе с кровавым и безвольным тираном Николаем II.



полная версия страницы